И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА

(смех и грех)

 

История эта насколько давняя, настолько же и не вполне приличная. Точнее сказать, греховная. Конечно же, не в том смысле, который могут вообразить себе славные представители жёлтопрессового воинства, коим несть числа на просторах пост-социалистического общества имени авторов «Утопии» и «Города Солнца». Читатели, как мне кажется, поймут меня правильно и не предадут анафеме за то, что им предстоит прочесть далее по тексту. Впрочем, слабонервным эстетам я вовсе не рекомендую этого делать, ибо тогда их моральные устои могут поколебаться настолько, что они впадут в уныние, свойственное Викторианской эпохе во всей её нарочитой чопорности, на какую только смогут оказаться способными пресыщенные жизнью колонизаторы в пробковых каскетках. Что, не верите? Дескать, не только «плавали – знаем», но и «читали с отвращением – остались непоколебимы в своих нравственных устоях». Что ж, вольнО вам. Тогда и не станем откладывать счастливый миг посвящения вас в когорту богохульников.

В незапамятные времена нашего иссиня-фиолетового гафовского флёра учились на курсе выпуска 1980 года трое друзей. Звали эту троицу так: Лакки, Гёрл и Чик. Первый получил счастливое прозвище, как я думаю, за свою перманентно-нежную чеширскую улыбку, не покидающую миловидного лица. Второго называли странным ником Гёрл (странным для высокого широкоплечего юноши), по всей видимости, за девичий румянец, будто нарисованный на его щекастости свекольным соком, приводящий в восторг представительниц противоположного пола. Что ещё мне удалось выяснить по поводу этого уникального румянца? А вот что: стоило его обладателю выпить хотя бы граммов 20, как румянец увеличивался и багровел… Почему? Оставим эту физиологическую особенность на совести академика Павлова, а сами продолжим повествование. Он ведь с нашим знаменем цвета одного… румянец, в смысле. Третьего из друзей звали Чиком просто по производной от его фамилии Марьянчик. Все трое были киевлянами, но в нашем общежитии их можно было встретить сплошь и рядом, и сразу после занятий, и вместо занятий, и, вообще, в любое время. В моей памяти эта троица ассоциируется с песней «Отель Калифорния», наверное, потому что эпохальная композиция группы «Иглз» была любимой для них. В миру Лакки и Гёрл носили вполне подходящие советские имена и фамилии (если мне не изменяет память, фамилия Гёрла была Герасимов, а Лакки – Мельников). Вы спросите, каким, таким непостижимым образом я вписался в эту компашку киевлян, хотя на первом курсе в общежитии не проживал? А именно там, как было объявлено выше, обитали замечательные парни из мира моих грёз. Тут, вероятно, подспудно мной управляло мужское либидо, безуспешно направленное на «комсомолку, спортсменку, отличницу» и Ленинскую стипендиатку Таню Заяц, которая как раз и училась на курсе с выше представленной троицей. Это либидо и легло в строку. Таня высоко несла свою красивую голову, целеустремлённо рассматривая что-то такое невероятно небывалое за горизонтом, о чём остальные-прочие даже не догадывались. Она сдержанно-спокойно терпела вокруг себя сонм красивых мальчиков-киевлян, изредка удостаивая их малозначительными знаками внимания. Вы правильно поняли, трое друзей тоже в силу каких-то малообъяснимых причин были не прочь покружить вокруг шляпки красавицы в качестве ленивых шмелей, которым «это, в принципе, не нужно, но просто – привычка». А, стало быть, шанс пожужжать немного в орбите этой идеальной фемины появлялся и у меня, сойдись я потеснее с киевским трио. Родители у Тани были, как тогда говорили, упакованы выше крыши. В соответствии с этим вся её жизнь, наверняка, была расписана в папиной партитуре. Места для провинциала со вздорным характером там, в этом ролевом расписании, явно не находилось. Я понял это очень быстро и не стал настаивать на своём непременном присутствии в районе дальней орбиты звезды первой величины. Отошёл, так сказать, к роялю… Ну, вы помните, постоянное место этого музыкального инструмента. Сказка закончилась, а знакомство осталось. Потеряв свою первоначальную актуальность наше знакомство с Чиком, Лакки и Гёрлом, переросло в спокойную фазу, в которой было выпито немало напитков разной степени крепости и содержания сахара. Понимаете, о чём я? А что касается до Тани Заяц, то, скорей всего, она так никогда и не узнала о моём существовании.

Теперь вернёмся непосредственно к рассказу. Извините, соврал. Не сразу вернёмся. Чуть позже. И вот почему. Действие истории будет происходить в Крыму, в Крыму, который я впервые увидел во всей красе, начиная с Южного Берега и фруктовых садов центральной части полуострова, заканчивая Сивашом. Вот, как говорят на современном телевидении, теперь разрешите воспользоваться предоставленной счастливой возможностью и передать привет… В общем, пару строк, связанных с Крымом… и не только с ним… Можете считать, что я даю вам дополнительный шанс избежать грехопадения. Есть надежда, что читать надоест раньше, чем начнётся… страшное…

Крым пронзил моё сердце остроконечными шпилями мечетей Симеиза, каким-то особенным травяным духом жаркого полдня: и, вроде, сеном пахнет, но сеном не обычным, сеном с привкусом лекарственной лавки, волшебных сказок времён расцвета Блистательной Порты и где-то даже благовониями ханского гарема. А как прекрасны эти тёмные, как дёготь, крымские ночи с россыпями звёздных льдинок по всему небу, от которых веет прохладой совсем не так значительно, как хотелось бы молодому разгорячённому телу, – так они непередаваемо далеко! Значительно дальше лунного блюда, местами потемневшего серебра наивысшей пробы. Значительно дальше далёких гор, притормозивших свой стремительный бег, чтоб не растоптать жемчужин курортных, распростёршихся у самых их скалистых ног, вымытых ветром и дождями до идеально белого, костяного оттенка.

В тёмные, по крымски тёмные, но не по крымски промозглые зимние вечера, я частенько заваливался к Шурику Веренину, тому самому, с которым мы «прошли весь Крым в лаптях обутые…». Шурик был с электротехнического факультета. С ним мы дали старт эпопее стройотрядовской в квартирьерском звании, с ним начинали строить первое сооружение на территории будущего санатория МГА – ангара. В 1978 году этот санаторий грезился нам в будущем. Похоже, что и теперь он остался для нас всех в будущем. Светлом будущем. Настолько меня этот момент занял, что сейчас приходит иногда в голову завиральная идея такого порядка. Собираемся мы все гафовцы, которые бывали в стройотрядах в районе Понизовки,  вполне возможно, что и со своими детьми, приезжаем в Крым и на общественных началах достраиваем то, что уже сумели развалить разворотливые правительства за два десятилетия своего премилого управления.

Да, значит, так: заходил я к Шурику Веренину в гости, он жил тогда в районе Окружной дороги (снимал квартиру). Мы брали с ним бутылочку, другую «аллигаторов» или «свиней» и предавались ностальгическим воспоминаниям лета 1978-го года, засеянных запахом узеньких улочек Кореиза и Гаспры, экспроприированного винограда и чешского пива с пляжа санатория «Криворожский горняк», близ Паркового. Вспоминали мы и частые поездки в посёлок Симеиз вечерами после работы или по выходным. Симеиз мог прельстить наши неокрепшие организмы двумя замечательными чудесами цивилизации. И, что примечательно, оба эти чуда располагались в совершеннейшей близи от автостанции, буквально в одной половине штыковой атаки, если судить по меркам военной кафедры. Во-первых, сразу вниз от автостанции в сторону моря располагалась поселковая танцплощадка, где за весьма умеренную плату каждый желающий мог скрасить свой досуг с юными прелестницами из числа отдыхающих, а, если повезёт, то даже из местных жительниц. Сами понимаете, что последнее предпочтительней, хотя бы уже в силу того, что после окончания танцев будет место, где переночевать, вместо того, чтобы плестись на автотрассу и голосовать там до одури, неспешно топая в сторону Понизовки. Во-вторых, если проследовать в генеральном направлении зюйд-зюйд-вест от того места, где происходила посадка на междугородный (вернее – межпоселковый) транспорт, то можно натолкнуться на вершину Симеизского общепита – столовую с огромной, размером со штрафную площадку футбольного поля, верандой. Запахи оттуда преследовали нас по всему посёлку. После небогатого выбора рабочей столовки из нескольких сдвинутых вместе вагончиков, куда нас возили в обеденный перерыв, эти ароматы казались нам чем-то похожими на нематериальную амброзию небожителей. Мы с Шуриком танцы не любили, поэтому путь за новыми знакомыми особами немужеского пола нам был заказан. А поесть, как всякий студент в пору шпаргалочного нереста, а, особенно, в период трудового семестра, мы были готовы, несмотря на жару, время суток и то, когда вышли из-за обеденного стола. Одна беда, в столовой с верандой-стадионом питались все отдыхающие Симеиза, которые приехали «дикарями». Понятно, что очереди к вершине общепита были, как в мавзолей какого-либо державного деятеля и прогрессивного тирана в одном лице. Причём, очередь завивалась спиралью на самую верхушку, где располагалась касса с предварительным шествием за металлической ширмой специально обученных загорелых лодыжек и дрессированных затылков. Именно там, за этой ширмой, происходило всё самое удивительное. Там радостно сопели проголодавшимися ноздрями, уверенно елозили вилками по чему-то фарфоровому, ценой 37 копеек за тарелку, и спрашивали друг друга: «Милый, я, пожалуй, возьму две порции гарнира и три котлеты. Доешь, если что?»  На выходе из-за ширмы широко улыбающиеся, потные отдыхающие небрежно расплачивались, извлекая деньги из потайных карманов, пришитых к внутренней стороне плавок или специальных фетровых шляп, которые предназначены были для парилок в русской бане, но очень легко и весело расходились в местных лавках под логотипом «Шляпа курортная, солнцеударная». Ну, что я вам буду рассказывать. Те, кто отдыхал неорганизованным «дикарским» способом во времена всеобщих советов, и без меня прекрасно знают все эти бархатистые нюансы. Итак, как вы, наверное, легко угадали, на первоначальном этапе в Симеиз нас влекла имена эта кулинарная обитель, но время на очередь тратить нам вовсе не хотелось. Поэтому когда в один из первых своих приездов в посёлок, мы обнаружили в середине очереди гафовских соплеменников с радиотехнического факультета, то сомнений не осталось – ЭТО случится сегодня. Оно, собственно, и случилось, но совсем не с тем результатом, на который можно было рассчитывать неизбалованным студенческим желудкам. Выходя из-за стола, Веренин ссыпал остатки почти нетронутого второго блюда на газетку и, отдавая это месиво не в меру игривой дворняге, сказал: «Чтоб я ещё на этот тошницель купился! Лучше пошли винца выпьем». Я был целиком и полностью с ним солидарен. Действительно, нельзя же так вот запросто обманывать вкусными запахами ни в чём не повинных отдыхающих. С этих самых пор время на общепит мы не тратили. Шли в гастроном, покупали портвейн «777» или, пуще того, «Кавказ», в количестве, обусловленном наличием присутствия непротивленцев этого божественного напитка в полумраке крымского вечера, плавно переходящего в украинскую ночь, тишину которой тревожат только цикады, женское хихиканье и треск кустов, создаваемый группой индивидов стремительно выдвигающихся на автотрассу Ялта – Севастополь. Да, а на закуску обычно брали копчёную скумбрию и плавленые сырки. Что поделать, выбор у местного курортторга был небогат. А, хотя, портвешок с копчёной хамсой – тоже нечто душевное, к возвышенной беседе располагающее.

А где же место для этих славных бесед? Непременно в виду скалы Парус. Чтобы попасть к ней, следовало пройти через территорию курортного парка санатория (сейчас не припомню его названия) всё в том же направлении зюйд-зюйд-вест. Дальше начинался пляж с той самой чудной скалой. Но нам на пляж ни к чему, мы свернём немного раньше с дорожки и, продравшись сквозь кусты, поднимемся на каменный балкончик, нависший над пляжными просторами. Вот это и есть то самое местечко, где рождались необычайные идеи мирового масштаба, где под гитару с раздолбанным резонатором пелись песни из репертуара тогда ещё неизвестного никому Владимира Маркина. «… я готов целовать песок, по которому ты ходила…» Или куплеты, известные каждому прогрессивному гафовцу. Помните «Какой-то маленький вассал или Пол Анка в ГВФ»? Хорошо, рискну напомнить пару куплетов. Слушайте, раз до сих пор читать не бросили, сами и виноваты:

 

Какой-то маленький вассал

Все двери в замке обошёл,

Но ничего он не нашёл,

И на последней написал:

«Меня простите, бога ради!

Я думал, здесь собрались… девы…

Так доставайте же тетради,

Я вам спою куплеты Евы»

 

А на волнах качался буй,

К нему подплыл какой-то дядя.

Ты, дядя-дядя, не балуй,

А то дельфин откусит… ногу!

 

Себя от холода страхуя,

Купил доху я на меху я.

Но, видит Бог, дал маху я –

Доха не греет… абсолютно!

 

После каждого куплета полагалось исполнять лялякающий припев из знаменитой вещицы канадского рокера Пола Анки. Примерно так: «Ляаааа…Ля-ля-ля-ля-ля…Ля. Ля-ля-ля-ля-ля…»

Но это ещё не всё. Главная песня о странном – это, несомненно, «Бэллочка», Веренинский бренд…

Бэллочка в лесу одна жила,

Девочкою бэллочка была,

Зайчик как-то лесом пробегал

                                            (тра-ля-ля-ля)

И покой у бэллочки украл…

 

Дальше, как водится у зверей, закипела любовь нешуточная, но закончилось всё печально.

 

Ну, а где же, где же наш косой?

У лисы гуляет холостой.

У него любовь давно прошла,

Ему бэллка больше не нужна!

 

«Бэллочка», которая в горно-пляжном варианте была несомненным хитом, в Киеве слушалась не так всепобеждающе, вызывала ностальгию и пьяную слезливость. Но нас это не останавливало, воспоминания жили своей совершенно особенной жизнью, абсолютно независимо от тех мыслительных материализаторов, которыми становились мы с Шуриком в процессе овладевания приёмами скоропития «капель плодовитого Мичурина». Воспоминание, например, такое.

 С автостанции Симеиза отправляется последний автобус в сторону Фороса. В нём находимся мы с Шоней (Сафоновым), несколько обычных обывателей, две девушки и пьяный мордоворот размером с небольшой паровой молот с гидроприводом на рулевую тягу.  С момента выезда на трассу мордоворот начинает разговаривать на языке своих предков, паровых молотов без гидропривода, то есть исключительно матом. При этом он стремится порвать одежды на обеих девчонках для каких-то тайных, одному ему и понятных, целей. Водитель и контролёр пытаются возмущаться, но не могут справиться с напором хамоватого мужика. Понятно, что кроме нас с Шоней, в автобусе нет никакой силы, способной остановить безобразие. Но ясно и другое – мордоворот уделает нас обоих одним ударом. Прямая схватка могла привести только к усугублению ситуации. И тут Шоня подмигнул мне, прошёл к водителю, о чём-то с ним пошептался и вернулся на место. Мне стало понятно – уроки театральных капустников не прошли для Сафонова даром, что-то будет, не иначе! Через минуту автобус остановился в ночной темноте на трассе Ялта – Севастополь. Задняя дверь открылась ленивыми баянными мехами, и Шоня выскользнул в неё лёгкой ящеркой с рыжим росчерком характерной усатости. Выскользнул он не просто так, а задев мордоворотистого индивида хорошим ударом в район ватерлинии. Но, к моему удивлению, Шоня не побежал, а встал в дверях и сообщил «этому братскому чувырлу, что он пацан позавчерашний, Николая Второго Кровавого, кочерыжку мать». Вы видели, как работает паровой молот, когда у него отказал гидропривод? До того времени я тоже не видел. Рёв был жуткий. Оскорблённый мордоворот вывалился на улицу сквозь заднюю дверь автобуса, едва вписав в её габариты свои наливные бока с рельефными несуразностями мускулистых отростков, называемых по ошибке руками, а не хваталами. Дверь за ним немедленно закрылась. Зато открылась дверь передняя, через которую в автобус, набирающий ход, вскочил разгорячённым тореадором сеньор Шоня. Против автобуса ПАЗ даже паровой молот бессилен. Он немного поскрёбся в задраенные двери, неуклюже перебирая короткими ногами в тщетных попытках выровнять скорость, потом отцепился, поблажил немного и остался на обочине жизни, уносящейся от него согласно расписанию. В результате корриды никто не пострадал, а спасённые девицы позднее сами отдали всё самое дорогое своему сердечному избавителю. Я при этом не присутствовал, как раз свечи кончились, поэтому подробности мне абсолютно неизвестны.

Или ещё одно воспоминание, крымского разлива.

Самый первый выходной в период квартирьерства в СУ-34 треста «Ялтакурортстрой». Ялта. Набережная. «Эспаньола». Та самая «посудина», на которой происходили съёмки «Острова сокровищ». Отслужив своё для кинематографа, «Эспаньола» перепрофилировалась, став судном морского общепита. Это была та самая «Эспаньола», которой посвятил песню Андрей Макаревич. Та, да не та. Не помню точно, сколько квартирьерствующего народа решило посетить столь замечательный ресторанчик, благо только что нам выдали аванс. Ну, наверное, было таковых никак не меньше 6-ти человек. Меню нас так вдохновило своими разносолами, что на ассортимент спиртных напитков мы даже смотреть не стали. Заказали маринованных и солёных грибочков, огурчиков, мясных салатиков и… конечно, водки. Вот тут-то и случился конфуз. В этом заведении из всех напитков присутствовали только марочные десертные мускаты. И больше ничего. Ни пива, ни водки, ни сока, ни колы. Ничего! И это с такой, несомненно, водочной закуской. Ребята, да нас здесь не хотят уважать! Ни разу! Обиделись мы серьёзно. Настолько серьёзно, что уходили, не прощаясь… Как настоящие пираты. Украдкой, по одному. И вот теперь я думаю, что после этого нашего посещения «Эспаньолы» в 1978-ом году она и превратилась из псевдо-шикарного заведения в то самое, куда «… любой всегда зайдёт за пятачок, чтоб в пушку затолкать бычок…» А при нас предоплаты ещё не было. Как, впрочем, не было до нас на «Эспаньоле» и забывчивых английских гостей.

Но вернёмся к нашим с Шуркой осеннее-зимним встречам. Веренин подрабатывал тогда в консерватории декоратором, поэтому застать его дома бывало не всегда просто. Однако и пылью закулисья мне тоже дышалось легко и приятно, без каких-либо аллергических признаков, поэтому наши саммиты, иногда с закуской, но чаще без оной, легко перемещались то в оркестровую яму, то в гримёрку, то в подсобку с декорациями.

Иногда наши не слишком широко анонсируемые встречи становились более известны рабочим окраинам (впрочем, равно, как и звенящему брюликами бомонду). Но не хочу сказать, что народ нас с Шуриком узнавал повсеместно. Всё-таки Киев в конце 70-ых – начале 80-ых был не настолько прогрессивен, как кварталы «красных фонарей» Амстердама. Нет, господа, не в смысле непотребства, а совсем, наоборот – в смысле боязни чего-либо передового и значимого, отличного от знаковой армандовой морали. Именно так и случилось, когда в Киеве внезапно (не зависимо от партийной непримиримости товарища Щербицкого) начались микро-гастроли Александра Калягина. Актёрская игра, в недавно вышедшем фильме 1977 года «Неоконченная пьеса для механического пианино» по драматическим произведениям Чехова довольно здорово напугали партийные структуры Украины, которые даже «Подранков» отсылали в окраинные кинотеатры городов на самые неудобные сеансы. «Зеркало» и «Андрея Рублёва» Тарковского на Украине не показывали вовсе, а «Гараж» с проданной родиной актёра Георгия Буркова вверг местных функционеров от советской культуры в такой ступор, что единственный сеанс этого знаменитого Рязановского фильма в отдалённых клубах можно считать сказочным нонсенсом. Я представил себе, что бы случилось, если бы в Киев внезапно приехал тот самый Бурков или Лия Ахеджакова… Но приехал всего лишь Калягин. То, что он не понятен партийным бонзам в классической пьесе, не страшно… Главное – не говорит крамолу с высокой трибуны гаражного кооператива «Фауна»… Итак, запретить гастроли Александра Калягина не могли на высочайшем уровне. Но и разрешить, совсем не спешили. В результате на весь многомиллионный Киев удосужились повесить не более десятка малюсеньких афишек… Одну из них я даже увидел. В подземном переходе на Кресте. Честно. Но эту афишу тут же заклеили анонсом выступления медвежьего цирка на льду. Да, я тогда не поверил своим глазам и спокойно отправился в общагу по разгару февральской слякоти, ничуть не теша себя никакими странными надеждами. Но чудеса бывают. Бывают, уверяю вас. Буквально на следующий день в нашей трёхэтажной «тошниловке», в которой изобрели новое национальное блюдо, борщ с кальмаром, я встретил Веренина. С этим незатейливым произведением кулинарной индустрии у меня связаны самые замечательные воспоминания. Ну, про борщ с кальмарами помнят, надеюсь, все. А вот у кого из памяти не унесло попутным ветром воспоминание о фруктовом желе? Что, редко, кто из вас брал это незатейливое блюдо в нашей столовке? А вот Наумов, извините за выражение, Игорь Андреевич, предпочитал это блюдо на десерт вместо компота из сухофруктов. Именно на этом замечательном продукте Игорь учил меня целоваться взасос, или, как там говорят нынче? По-французски, что ли? Ах, да… Теперь не Наумовым духом пахла Киевская Русь. Она прогибалась половицами под Шуркой Верениным. Это я всё тот же… Был в те времена, несмотря ни на какие коллизии. Странное дело, но мои тогдашние друзья считали, что на меня можно положиться. И это – речь о легкомысленном человеке, который в то время даже не мог определить, какая из прелестных дам, станет дамой его сердца. Шурка подошёл ко мне за столик с двойной порцией чего-то очень калорийно-сметанного и произнёс после приветствия вполголоса: «Димыч, завтра будет сольный концерт Калягина. У нас в консерватории. Как раз моя смена. Понял, о чём я? Он будет читать стихи и прозу… Сам понимаешь, что не на виолончели играть… Пойдёшь? Место в оркестровке гарантирую». «А как же оркестр? - Спросил я. – У них же места, должно быть, бронированы?» Шурик засопел, выражая крайнюю степень озабоченности, а потом сказал: «Скрипачу страдиварьево, а работникам сцены – вынь, да, положь!» Я понял, что у мастеров закулисья тоже имеется своя собственная гордость, которую пропить в районе Окружной дороги нам так и не удалось. Решено! Я еду!

Завтрашний вечер по театральному киевскому времени (18:30, как сейчас  помню, в отличие от московского – 19:00 и питерского – 20:00) я встретил в оркестровой яме в обнимку с «первой скрипкой». С ней (этой замечательной еврейской женщиной) мы никак не могли поделить стул с довольно удобной спинкой. С тех пор я очень уважаю еврейских женщин, которым нипочём даже студенту-гафовцу указать его истинное место. Шурик Веренин явился внезапно в волшебной волглости оркестровой ямы. Как сон, как утренний туман? Ха-ха, далеко не так! Он притащил волоком какой-то вздутый от долгих на себя посягательств диванчик и предложил на нём располагаться всем желающим, свободным от участия в концертной программе мастера художественного слова.  А дальше были два незабываемых часа с Александром Калягиным, который читал Пушкина и Рабле. Вы помните разговор Пантагрюэля и Панурга о женитьбе? В исполнении Калягина, которого видишь снизу, из оркестровой ямы киевской консерватории, похудевшего для съёмок «механического пианино» – это незабываемое впечатление. Тут даже неразворотливые пожарные, при помощи которых меня пытались удалить из числа избранных в оркестровый партер для VIP-персон, не могли ничего испортить.

Так-так, кое-кто всё ещё продолжает читать? Что ж, я не виноват. Вы сами хотели услышать то, что дальше услышите. Не понятно только одно – зачем я тут кормил вас битый час всякими несвежими баснями, не приступая к основной теме? Просто всё, очень просто. Из памяти постоянно выплывают мелкие нюансы былых событий, приключений, если угодно, главное – успеть сложить эти мгновения, рассыпанные жемчугом по всей твоей жизни в шкатулку фамильных драгоценностей.       Там уже давно лежит запах той самой грозы, которая случилась в день вручения дипломов нам, выпускникам ФАВТ КИИГА 1982-го года, когда мы с Кузнечиком и Светой Кузьминой, перепрыгивая лужи, бежим к институтскому ДК. Там же, в моих драгоценностях, хранится и запах тушёной капусты, которую готовит на кухне в общежитии по одному известному адресу некто Казурчик (Казуарчик – в другой транскрипции). Любит он это занятие, да, не дадут мне соврать господин Андросов с господином Погосовым… Но одним из самых ярких моих воспоминаний, уложенных в «сачок натуралиста» является всё-таки эта невероятно циничная по своей простоте история. Вот теперь я предупредил в последний раз. Назад дороги уже не будет.

Когда я услышал крымскую историю и от кого конкретно из троицы друзей, за прошествием преизрядного промежутка времени сейчас точно не вспомню. По одной моей версии дело происходило непосредственно сразу же после события и в Крыму же. То есть ваш покорный слуга встретился с участниками событий, скажем, в очереди в ялтинский пивной бар «Краб», где и узнал всё, что будет изложено ниже. Так, в Крыму я был в 1978 году, а затем уже в 1981-ом после окончания военных сборов. Тогда, следуя, законам формальной логики большая вероятность связана с 1978 годом, поскольку в 1981 году «киевские мушкетёры» уже год, как работали. Хотя, почему бы и нет… В конце концов, могли же они взять отпуск одновременно и поехать вместе в Крым… Так или иначе, я был ознакомлен с судьбоносной историей, скорее всего, из уст Гёрла в присутствии понятых – его верных друзей за бокалом пенного напитка. Суровая штука история – она легко смыла из моей памяти время, место встречи и сорт употребляемого в процессе напитка, но она не смогла сгладить эффект от полученного пивного удовольствия. Пена на моей кружке в масштабах Галактики до сих пор не сдута. Давайте попробуем общими усилиями?

Славная троица киевлян в тот год отдыхала по путёвкам на турбазе, расположенной в районе горы Ай-Петри. За первую неделю друзья успели освоить первоначальные навыки горного туризма и сходить на какой-то маршрут, а на выходные их повезли в экскурсионную поездку. Как можно легко догадаться, никакие другие экскурсии, кроме тех, которые касаются дегустационных заведений, нашу троицу не интересовали. Они покинули турбазовский автобус в Ялте, когда была дана команда «девочки направо, мальчики налево». Что вы удивляетесь? Это же на автовокзале было. Место вполне цивилизованное, просто двери так там располагались. Да, кстати, нужно бы подумать над одним вопросом – почему «мальчики всегда налево»? Это обескураживает.

Так вот, сошли Лакки, Гёрл и Чик в большой мир большой Ялты весёлые, румяные и при деньгах. А какими они объявятся на своей турбазе, о том пока говорить не стану. Дело-то только с виду пустяшное оказалось, а если вдуматься, то могло запросто на чью-то судьбу потенциально повлиять, понимаете, о чём я? Нет? Ну, как бы это объяснить… Про потенциал я уже намекнул… Так, теперь вот ещё что – помните английское слово «важный»… Вижу какие вы умницы! Дальше сами догадались. Но, обо всём по порядку, хотя туману я уже немного напустил. Ничего-ничего, скоро сказка сказывается, а дело ещё быстрей делается… если после ускорителя… Что я в виду имею? Ну, тут вам, мои милые, придётся немного напрячь воображалку. Ускорителем сказочных процессов может служить любой напиток, который не рекомендован к употреблению сурами Корана или ему подобный. С волшебным ускоряющим напитком в Ялте как раз в те годы всё обстояло в полном порядке. Сначала наши друзья овеществили его в виде янтарной жидкости в наборе с креветками, такой мелковатой породы, что в Одессе их иначе, чем «рАчки» никто бы не назвал. Другое дело в ялтинском пивном баре «Краб». Здесь эту вырождающуюся членистоногую мелочь могли назвать и омарами и, мало того, цену за них, как за лангустов, заломить – никто бы даже не удивился. Курортные города так, порой, непредсказуемы, в них даже ощипанный петух вполне может за павлина сойти.

Дальше путь отважной троицы лежал в бар дома торговли. Помните, на последнем этаже… с ожерельем веранды по периметру? Да, нет, что вы. Та веранда, которая в Симеизе попроще, и там спиртного не подают… если, конечно, с собой не принесёшь. Так вот, означенный бар в ялтинском доме торговли работал, кажется, до 3-ёх часов ночи. Волшебных напитков там водилось очень много, причём, всевозможных оттенков. Смешав всё, что только возможно было смешать в баре, ребята убедились, что ускоритель действует безотказно. Казалось, только что зашли в бар, а он уже закрывается. Лакки, Гёрл и Чик решили скоротать время до рассвета на пляже, где немедленно искупались, по дороге вступив в локальный конфликт с представителями правопорядка, который ко всеобщему удовольствию закончился ничем: милиция не поспевала за ускорившейся троицей и быстро потеряла её из виду.

Как только солнце наладилось просовывать свои уже не по утреннему жаркие руки-плети в щели расхристанного горизонта, троица наша уже заспешила к началу трассы типа «серпантин» в сторону горы Ай-Петри. Автобусы на турбазу ходили крайне редко и поэтому, чтобы, поспеть к завтраку, необходимо было просто поймать попутку. Ускоритель сработал на третьей. Прямо возле обочины остановился бортовой грузовик с тентом, каких много ездило по крымским дорогам в те времена. Знаете, там под тентом вдоль борта скамеечка такая узенькая, а на самом тенте надпись «для перевозки людей»? Да, да, именно такой грузовик и тормознул перед мушкетёрами из Киева. С места пассажира на начавший уже разогреваться на июльской жаре асфальт выскочил невеликий дедок и изрёк: «Вот, и славно! Вас, ребята, мне, того, сам Господь послал. В такую рань разве кого найдёшь… Я вот, всё думал, что без третьего нам с Коляном (старик кивнул в сторону водителя) никак не справиться… Вам куда, ребятки, нужно?» Ничего не понимающие из лепетаний старика Лакки, Гёрл и Чик, объяснили, что им на турбазу нужно. Дедок ещё сильней оживился: «Вот  как всё удачно, того, складывается. Вы нам, мальцы, поможете слегка, а потом мы вас прямо, того, к вашей столовой подвезём. Недолго, буквально, минут двадцать на всё – про всё. И денег с вас не будем брать… Наоборот, даже выпить дадим…» Упоминание о халявной порции ускорителя внесло небольшой оживляж в лагерь будущих пассажиров. Сами же знаете, что ускорение должно быть равномерным. Если ему подпитку оборвать внезапно, то могут произойти всякие незатейливые глупости, головная боль, расстройство системы пищеварения или иной какой клинический хондроз. Чик, как самый внушительный из компании в плане массовости своего роскошного организма спросил: «Вы там не темните, Говорите толком, что нужно будет делать, чем помочь? Нам бы к завтраку поспеть нужно… Кто знает, что у вас за дело, может проваландаемся там часа два…» Старичок успокоил: «Ну что вы, что вы, ребятушки… Какие там два часа. Только, того… гроб в могилу опустить и закопать. Лопат в машине четыре штуки. Быстро, того, управимся. Я-то вот всё переживал, как мы с Коляней будем вдвоём гроб опускать… Я вот, того… слабый… Силы уже не те, поймите меня правильно…» «Стоп! Стоп! – Оборвал разговорчивого деда Гёрл. – Какой ещё гроб? Откуда гроб?»

- Эх, милай мой! Так вот же он в кузове гробик-то с супругой моей, царствие ей небесное! Третьего дня представилась, болезная. Тихонько так, как ангел… - Старик смахнул предательски выползшую слезу и продолжил:

- Хоронить-то её, супругу мою, в посёлок везём, откуда она родом. Сама меня перед смертью просила. Там, почитай, и не живёт уже никто, а хоронить-то всё равно, того, возят на тамошнее кладбище. Вчера мне там соседи помогли могилку вырыть, я с утра и повёз мою бабульку в последний путь, пока не так жарко…

Гёрл деловито заглянул в кузов и сообщил приятелям: «Точно, есть тут гроб. Не врёт старик. Поехали» Конечно, лично мне остаётся не понятным, что было бы, если бы гроба в кузове не оказалось? Неужели бы отказались поехать наши герои? Обманули, дескать. Но это слишком частный вопрос, чтобы забивать им ваши светлые головы.

Погрузить в кузов грузовика троих молодых людей, даже отяжелённых ночными возлияниями, – дело минутное. Да, никто бы мне и не поверил, вздумай я утверждать, что процесс посадки оказался более длительным. Машина тронулась вверх по «серпантину», разрезая жаркую упругость июльского воздуха. Утомлённые ночным бденьем друзья стали придрёмывать, нимало не беспокоясь нестандартным соседством в виде гроба. Лакки вообще заснул накрепко, потеряв бдительность и чуткость, так необходимые молодым бойцам спецназа во вражеских джунглях. Гёрл и Чик периодически открывали сонные совиные глаза, как правило, в моменты крутых изгибов дороги. Как известно, чем выше в горы, тем ближе солнце. Крымские горы невысоки, поэтому эффект разряжённого воздуха не мог понизить температурный нагрев с подъёмом. Как известно, чем ближе к обеду, тем солнце ярче. Как известно, чем выше по «серпантину», тем дорога становится более сложной. Вот я и назвал вам три фактора, которые сыграли в дальнейшем немаловажную роль. Но были и другие, как то: два гвоздя, которыми крышка была слегка прибита к гробу «на живую нитку» и законы термодинамики, стремящиеся выровнять давление внутри гроба с его окрестностями. Одним словом, на одном из поворотов Гёрл приоткрыл свои чудесные глаза с длинными чудесно-пушистыми ресницами. Одновременно с визуальной информацией до его размягчённого сознания донёсся и странный скрежет, напоминающий звук выламываемой из забора штакетины. В общем, и целом, панорама вырисовывалась достаточно примечательная. По крайней мере, многие художники (из классиков) за такую натуру отдали бы полжизни.

Помпаж крышки гроба произошёл, как я уже заметил, в силу целого ряда объективных факторов, законов физики и стечения обстоятельств, которые привели к абсурдной в данной ситуации натурализации нездорового бреда. Итак, вернёмся к полотну а'ля Айвазовский… Хотя, нет, конечно же – а'ля Верещагин. Там ещё стервятники поверху летают… Гёрл впитывал в себя следующий триллероподобный ролик.

Крышка гроба, сорванная «с живой нитки» отлетела к борту кузова. Внутри его, то есть гроба, оказалась действительно аккуратная старушка-покойница. «Не соврал заказчик из первого класса», - механически констатировал Гёрл. В результате произошедших механических и термодинамических воздействий обитательница гроба раскинула руки в разные стороны за счёт внутренней силы духа. Чик сидел под тентом в уголке и не обращал внимания на происходящее, поскольку ему сию минуту показывали сладкий утренний сон с ним же в главной роли. Чик играл хозяина Бахчисарайского сераля в момент делового свидания с любимыми наложницами. И я его понимаю, сам бы, ни за какие коврижки, не проснулся, если бы мне такое показывали. Ну, ладно, Чик… он, собственно, был в безопасности, поскольку сидел в другом углу. То есть не в том, куда направляла груз, опосредованная в виде гроба с хозяйкой, злая сила инерции, усугублённая безжалостной силой Кориолиса. В опасности был Лакки. Гёрл понимал это, но предотвратить неизбежное было не в его силах. Гроб со скоростью разогнанного по жёлобу боба  лучшей из швейцарских олимпийских команд подлетел к безмятежному Лакки и, ударившись о его колени, начал завершать эволюции высшего пилотажа. Но закон инерции останется законом инерции, господа, будь ты хоть в ракете, хоть в подводной лодке, хоть в гробу. Пассажиру всегда трудно удержаться на месте в моменты резких торможений…

Когда Лакки раскрыл глаза, первое, что ему подумалось, это то, что он в гостях у бабушки, которая пришла его будить, как это она обычно делала в летние школьные каникулы, принося в постель внука парного молока. Лакки улыбнулся и попытался потянуться, но совершить физкультурное движение ему мешала невероятно холодная бабуля.  Что это с ней такое стало? Что с его бабушкой случилось? Почему она внезапно охладела к любимому Лакки и не хочет порадовать его ласковым словом? Гёрл очень проникся ситуацией, но ощущение ватности всех внутренних и наружных органов, в том числе, и органов первой необходимости, сильно путало расклад в колоде Таро. Он чувствовал себя так же, как Хома Брут в процессе ночной службы. А тем временем случилось буквально следующее. Лакки сообразил, в конце-то концов, что не знает бабушку, которая настойчиво на нём пытается повиснуть. Это новое знание добавило ему столько скорби, что он немедленно заорал нечеловеческим покриком, каким в старину Соловей-Разбойник склонял своих соперников к полной капитуляции. Но нервы у бабушки оказались крепче, чем казалось на первый взгляд. Железная старушка! И, к тому же, совсем молчаливая. Такое полное небрежение опасностью может, кого угодно в замешательство привести. Лакки кричал всё пронзительней, а старушка висла на нём с прежней цепкостью, будто время первого раунда ещё продолжалось, и она совсем не устала. От криков Чику пришлось бросить свою любимейшую наложницу прямо в Бахчисарайский фонтан. Не он первый, кстати. Только у предшественника вместо фонтана оказалась под рукой целая Волга. Гёрл тоже сумел преодолеть режим ватности в членах, и они вместе с Чиком приступили к операции спасения. Если бы в ту пору существовало МЧС и мобильная связь, то, возможно бы, всё и обошлось… А так, вышло – как вышло. То есть, практически «через чёрный ход». Лучше попытаюсь разрисовать картинку ликвидации аварии на борту транспортного средства в том виде, в каком я услышал это от участников событий. Чик и Гёрл сумели поймать непослушную бабушку, освободив Лакки, который уже начал тихонько скулить от фантасмагоричности происходящего, забыв, что ему по сценарию нужно продолжать истязать себя и окружающих криком. С некоторыми усилиями Гёрлу и Чику удалось поместить почти всю покойницу в её скромную обитель. Оставалось только сложить бабуле  на груди руки и закрыть гроб крышкой. И всё бы у них получилось, если бы в кабине не заметили что-то неладное на «верхней палубе»… Да тут ещё крик израненного дельфина, который издавал Лакки несколько мгновений назад. Время, за которое произошли все вышеописанные кузовные приключения, было столь кратковременным, что мой рассказ оказался в десятки раз длиннее, чем сами события. Тут ещё немаловажную роль сыграл вчерашний ускоритель в виде волшебной жидкости. Но, вернёмся к эпицентру, так сказать, нашего безумного вальса с неодушевлёнными предметами на ограниченном пространстве.

… и всё бы у них получилось, если бы в кабине не заметили что-то неладное на «верхней палубе»… Машина резко затормозила, произведя резкую передислокацию объектов в кузове. Старик-вдовец заглянул через борт автомобиля и был шокирован увиденным. Во-первых, в крышке гроба, как в длинном, но неглубоком корыте, в позе эмбриона, уютно расположившегося между двумя гвоздями, лежал бездыханный Лакки. Но это так, только для очень впечатлительных. А таковым старик явно не был. Но дальний план подкосил и его. Толчок тормозящей машины приземлил Гёрла и Чика прямо на гроб в затылок друг другу. Представляете такой тандем на гробу? Дед на несколько мгновений потерял дар речи, во время которых мужественный Гёрл продолжал укладывать руки покойницы внутрь гроба, склонившись над ней в двусмысленной позе и приговаривая: «Ничего, ничего, отец! Сейчас мы тут всё поправим. Как живая будет покойница…»

 Вы хотите спросить, что случилось дальше? Странно, могли бы и сами догадаться. Сначала наше славное трио метров 400 бежало, не разбирая дороги, преследуемое двумя монтировками и истошными криками деда: «Извращенцы! Некрофилы! Того! Убью!» Но тут у меня есть некоторые сомнения. Маловероятно, чтобы советский благостный старичок знал что-то про некрофилов. Наверное, он кричал про нехристей… Но, как вы правильно догадались, это всего лишь мои догадки. Да, а теперь закончу мысль.

Сначала наше славное трио метров 400 бежало, не разбирая дороги, а потом ещё несколько часов плутало по горному лесу в поисках завтрака. Но сдаётся мне – они и к обеду не поспели. И всё это на жарком июльском солнце, готовом сыграть ещё какую-нибудь злую шутку с зазевавшимися отдыхающими из числа, казалось бы, обычных граждан, а не каких-нибудь там разнузданных извращенцев.

Что ж, история рассказана. Ажиотаж повествовательного экстаза, владевший автором, увял. Теперь пора подумать и о последствиях. Готов выслушать претензии от всех конфессий и понести заслуженное наказание за мужество. Но если участники событий захотят уличить меня в, якобы, подлоге, заключающемся, например, в том, что старушка обнимала не Лакки, а Гёрла или, что Чику во сне являлись не одалиски, а переполненные заказами официанты, то я просто сошлюсь на юношеский склероз и скроюсь в Баден-Бадене. Поди, потом, докажи, кто чего кому рассказал. А вы думали, я люблю подставляться?

 

ГОРЧИЧНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ, ИЛИ УЛИЧЕНИЕ БЕССОВЕСТНОГО АВТОРА:

СТАС:

«А что касается до Тани Заяц, то, скорей всего, она так никогда и не узнала о моём существовании».

Димыч, а как же Хабибина свадьба? Кто приглашал на танец упомянутую даму, кому она в этом отказала по весьма уважительной причине - кушала дыню. Сам понимаешь, в то время, в том месте, в то время года - БОЛЬШОЙ дефицит. А на следующий день кого успокаивал Хабибин батя, предлагая штурмом взять горсовет (Таня, ко всем ее прелестям была еще и каким-то там депутатом). Нехорошо, Димыч - борода уже седая - а ты исторические факты искажаешь.

Будь здоров, боярин. Стас.

 

ДИМЫЧ (далее – АВТОР):

Сознаюсь. Действительно, всё вышеописанное Стасом имело место быть. Почему мы не штурмовали горсовет нашей дружной половиной (со стороны жениха) свадьбы, я не помню… А вот рукав, для того чтобы прекрасная дама вытерла свои прелестные дынные пальчики, был готов предоставить. Разве ж мне жалко?

 

ЛАРИСА БАБАК:

Дима, спасибо за доверие и присланный опус! Жду свободные минуты, погрузиться в читалово, но, пробежав глазами, уже обнаружила несколько очень знакомых имен.

Например, с Мельниковым (Лакки) мы вместе работали в КИВЦе несколько лет, я производственно дружила с ним и его женой - Таней Мельниковой-Константиненко(81). Про сайты ФАВТа я от Тани и узнала.

Мы тогда все работали вместе - они, Алла Задворная, Саша Березан, Володя Рябченко, я, еще, конечно, люди, приходящие на эти «этажи». В общем, там были почти поголовно наши выпускники, кто пораньше, кто попозжЕе.

А Таня Заяц, будучи аспиранткой, была моим, так сказать, бесплатным руководителем по практическому программированию на модном тогда языке ПЛ/1. После 2-го курса я летом трудилась в спортлагере «Авиатор», именуемом среди нас «ЖукИн», на Десне. У меня была правильная должность – официантка в столовой, поэтому в часы еды ко мне и таким как я, периодически подходили желающие подхарчиться дополнительно. Когда-то с аналогичной темой подошел хороший знакомый препод с кафедры физкультуры здоровенный Вася Пахомов, и попросил подкормить товарища-гостя «из ваших автоматчиков». Гостем оказался зав. ОНИЛ по расшифровке полетной информации Аркадий (фамилию не смогла вспомнить, может, позже пробьет).
В благодарность он предложил мне приходить после лета к нему в лабораторию, просить полставки и интеллектуально развиваться. Так и получилось. Вот Таню Заяц он и назначил водить меня на машину на своё время и вообще помогать.
Долго объясняла, но вспоминать приятно.

 

АВТОР:

Лариса, ты мне рассказала мне такого, что теперь я никогда не подниму глаза долу... от стыда... Думаю, Кася меня проклянёт и лишит наследства. Как минимум! Это по поводу того, что Лакки Касин муж.

По-моему, я сморозил такую чудовищную чушь про поднятые долу глаза, что теперь меня точно помилуют, несмотря на какие-нибудь, вновь открывшиеся обстоятельства... или бабульки в гробу не оказалось... или Лакки... в кузове... или они вообще были в разных вагонах...

 

Этот комментарий я поместил здесь не зря. Кто-то же должен смягчить разоблачительный удар в авторское мягкое место. Спасибо, Ларик!

 

LUCKY:

Димыча .... рассссссссстрелять!!!!

Таких «моментов в биографии» не было. Другие были...
В Крыму действительно отдыхала наша «троица», однако все было не так и не там...
Возможно, расскажу при встрече, возможно, в мемуарах.

 

АВТОР:

Лакки, привет!

Хорошо, что ты расшевелился немного... А подробности истории я, конечно же, нафантазировал, поскольку большей частью их позабыл... Не обижайся... на твоём месте мог оказаться каждый.

 

KASIA:

Привет Димыч!

От души посмеялась над твоим опусом!!!

Убивать никого не собираюсь...

Живите все счастливо!!!

 

АВТОР:

Спасибо, Танюша! Именно этим я сейчас и решил заняться. В смысле, жить счастливо…